Обосновать утверждение, вынесенное в заголовок, я позволю себе следующим образом.

1. Сначала укажу, что под свободой я понимаю разнообразие доступных действий. Человек, который может сделать больше всякого-разного, более свободен, чем человек, который может сделать меньше всякого-разного.

Я не касаюсь свободы как переживания, ибо переживание - штука фальсифицируемая, биохимики подтвердят.

Равно я не касаюсь свободы как суммы некоторых легальных установлений с подписями и печатями - всякое легальное разрешение обозначает согласие текущей администрации с доступностью действия, но не образует эту доступность.

Так что свобода в настоящем рассмотрении - просто разнообразие доступных действий. Хочешь, налево в Большой. Хочешь, направо в Малый.

Что является ограничителем разнообразия доступных действий? Тот очевидный факт, что для осуществления как минимум части из них требуется помощь, согласие или невмешательство окружающих. И эта часть гораздо больше, чем кажется.

Например, позвонить по телефону - Ваше личное сиюминутное решение. Однако оно невозможно без согласованных решений огромного количества людей на протяжении значительного времени, воплощённых в создании телефона и телефонных линий.

2. Говоря о том, как ограничение разнообразия доступных действий работает, мне представляется необходимым прибегнуть к понятию коммунальности, разработанному, естественно, не мною.

Коммунальность - это тип отношений между людьми, состоящий в предпочтении коллективных действий индивидуальным, в уклонении от индивидуальных действий в пользу действий коллективных.

Своими основаниями коммунальность имеет

а) сам факт человеческого общежития,
б) стремление человека улучшить своё положение в нём и
в) приложенный к п. п. "а" и "б" принцип экономии энергии.

Или - поведение, основанное на коммунальности, проще и дешевле.

Разберу умозрительный пример, основанный на содержании поста на ссылке и некоторых комментариях к нему.

Пусть я - человек, чьё восприятие окружающего мира и мотивы поступков достаточно сильно определяются коммунальностью.

Пусть Вы прилюдно - в сети где-нибудь, у себя в уютненькой ЖЖешечке, рассказали о том, как Вам нравится группа "Битлз". Мне "Битлз" фиолетовы, но я этот пост случайно увидел, проходя мимо.

Так как у меня коммунальность по условию примера выражена сильно, то я хочу улучшить своё положение, ухудшив Ваше. Совершенно не важно, что мы с Вами не знакомы. Я просто хочу Вас унизить, сбить Вам самооценку, заставить тратить нервы, психовать и оглядываться - а вдруг мне от этого будет какая-нибудь выгода. Скажем, Вы дрожащими от негодования руками деньги уроните, а я через месяц на том месте проходить буду и найду.

Я вполне представляю себе, что в сети будут люди, которые "Битлз" реально ненавидят до печёночных колик, и ещё больше людей, таких же, как я - которые тоже хотят, чтобы у Вас тряслись руки, и тоже мечтают найти потерянные Вами деньги.

И я понимаю, что этих людей в сумме намного больше, чем фанатов "Битлз", которые вступятся за Вас, и уж тем более тех, кто вступится за Вас просто по факту того, что Вас травят.

Потому я, ведомый коммунальным чутьём, иду к Вам в комменты и высказываюсь о Ваших художественных вкусах, основанных на Ваших умственных, сексуальных и иных девиациях. Высказываюсь, обильно используя фекальную и гомоэротическую лексику... короче, стремлюсь Вас оскорбить максимально грязно, используя Ваше битничество как повод. Плюс сбрасываю подобные комментарии относительно Вас в те сообщества и группы, в которых надеюсь найти себе подобных или действительных ненавистников многострадальных "Битлз".

Таким образом я для достижения своей собственной цели прибегаю к коллективному действию. То, что получается игра с отрицательной суммой, и мой прибыток несравнимо менее того ущерба, который я Вам нанесу, для меня неважно, ибо мой прибыток - это чистый плюс, а Ваши проблемы меня не касаются.

Я полагаю, что механизм действия коммунальности Вам понятен. Вы и сами способны привести примеры его использования, начиная со сравнительно безобидных и до омерзения распространённых "яжеженщина" и прочих "интересов прогрессивной общественности".

3. Как именно коммунальность ограничивает свободу, то есть разнообразие доступных действий? Довольно просто - через уничтожение их избирательности. Частное поведение ("я это я"), определяемое индивидуальными действиями, всегда гибче, вариантнее, тоньше, сложнее и избирательнее, чем частное поведение, определяемое групповыми действиями ("я как все").

Если для того, чтобы причинить вред или принести благо ближнему своему, требуется одобрение или согласие или невмешательство целой кучи других ближних, - именно всей кучи сразу, а не каждого по отдельности - это резко ограничивает и сами вред или благо (причём благо намного сильнее), и способы их доставки.

Кроме того, - и это важно - коммунальность ограничивает долгие, сложные и вариантные замыслы, если на каждом их этапе надо получать, обеспечивать или выжимать согласие упомянутой "всей кучи сразу".

Замыслы либо "теряют имя действия" на полпути, либо - если замысливший достаточно силён, хитёр и настойчив - дело заканчивается тем, что он тратит все свои усилия только на то, чтобы удержаться на существующем коммунальном согласии после череды прошлых успехов, чтобы эта череда не обрушилась в пыль, хороня удачника под собой.

Именно это состояние и описывает Пелевин:

"Семьдесят один. Тайна власти.

Смотрящий по Шансону сказал: сущность власти не в том, что уркаган может начать войну. Сущность власти в том, что он cможет и дальше остаться уркаганом, если отдаст такой приказ точно в нужный момент — когда к нему повернутся пацаны. И никакого иного владычества нет, есть только гибель на ножах или слив в пидарасы.
Древние понимали это, нынешние нет.
Поистине, искусство властителя сводится лишь к тому, чтобы как можно дольше делать вид, будто управляешь несущим тебя смерчем, презрительной улыбкой отвечая на укоры подданных, что смерч несётся не туда.
То же относится и ко многому иному."

4. Действительно, выхода из ловушки коммунальности нет, ибо она базируется на очень простом, эмпирически наблюдаемом факте: один в поле не воин, поэтому коллективное противодействие частному действию имеет намного большие шансы на успех, чем частное противодействие коллективному действию. Затопчут и разорвут.

Однако причинять вред и приносить благо ближнему своему частным порядком, изобретательно и разнообразно - и хочется, и нужно. При этом и желание, и нужда проявляются не на каком-то философском уровне, доступном лишь аристократам духа, а ежедневно и для каждого, в быту. "Как я тут мог бы развернуться, если бы вот эти все ни над душой не стояли, ни под ногами не ползали".

Повторю: коммунальность не бьётся ничем.

Значит, её нужно использовать против неё самой.

Коммунальное поведение нормировано ценностью "общего блага". Это благо для тех, кто упражняет коммунальное поведение, таки да, присутствует: вдесятером разорвали слабейшего, слегка подкормились.

Значит, надо переопределить "общее благо" так, чтобы "все они" не мешали мне окучивать ближнего так, как мне вздумается. Стояли в стороне и смотрели не на меня.

"Благо" переопределить трудно, особенно на низовом уровне, кустарными средствами: вещать, что голод - это такая сытость, можно по центральному ТВ, а не товарищу по работе. Тем более трудно переопределять "благо" сколько-нибудь часто, под свои сиюминутные нужды в отношении ближнего.

Значит, надо раз и навсегда переопределить "общее".

5. Отсюда получаем следующий переход - выделяем среди "окружающих вообще" подмножество "чужих", "не наших". И переопределяем "общее благо" из "того, что есть у всех нас" в "то, что есть у нас и чего нет у них".

В то, что от "чужих" надо защищать, потому что "чужие", негодяи этакие, норовят его спалить, украсть или опохабить.

Это и есть ксенофобия, взятая в чистом виде. И используется она - да, "вы вон на них смотрите, пока я ближнего упромысливаю" и "я ближнего упромысливаю на общее благо, чтобы чужаки нас всех не упромыслили".

То есть именно и только ксенофобия обеспечивает саму возможность успешных индивидуальных действий вместо коллективных - со всей прилагающейся гибкостью и избирательностью, о которых шла речь выше.

Я склонен полагать, что это механизм древнейший: ксенофобия, страх перед чужими, который создаёт саму возможность [ограниченной, конечно] свободы от общежития для члена общежития.

Права и свободы, реализующие эту возможность - они уже "потом-потом-потом".

Более того, "права и свободы" как некие письменные установления в отсутствие самой этой возможности - бесполезны или вовсе (женщины, глаза закройте) симулякр (глаза можно открыть).

И вовсе не случайно то, что "борьба с ксенофобией" в обществе, направленная на лишение членов общества способности отличать чужих и понимать их как источник опасности, рука об руку идёт с выхолащиванием писаных прав и свобод или прямым их лишением, с поощрением коммунальных практик "общественного одобрения" или "осуждения" и следующих из них коммунального поведения в низовых коллективах и общностях.

Заранее укажу на очевидное возражение "от Гитлера": мол, при нём было "и того, и другого, и побольше" - и ксенофобии, и поражения в правах, и синхронного зигхайля.

Отвечу так: а не всё ли равно, уничтожаема указанная выше способность или отчуждаема в пользу государства?

6. Итого, я считаю, что ксенофобия как страх перед чужими есть первое, главное и незаменимое средство освобождения человека от диктата человеческой стаи, уравновешивания этого диктата.

Без страха перед чужим - неважно, чужими по социальному, этническому, религиозному или любому другому признаку - не возможен сколько-нибудь успешный отказ от коллективных действий в пользу индивидуальных, а значит, не возможны ни цивилизация как таковая, ни даже сама человечность как индивидуальное свойство.

Спасибо за внимание.

---

А кроме того, я считаю, что Аракчеев должен быть свободен.

---